Так почему же, черт побери, он сошел здесь с поезда? Ведь смысла в этом не было никакого.
Он шел к зданию суда, руки оттягивал чемодан и остальные вещи, тело немело от вчерашней выпивки. И хотя лето еще не вступило в Поттерз Филд, жара угнетала, давила. Глаза болели. Данлоп, прищурясь, поглядел на горы, потея, и чем дальше он шел, тем сильнее липла к его телу рубашка. А затем и костюм стал терять форму, и он знал, проходя мимо витрин магазинов, что выглядит ровно настолько, насколько себя чувствует. А чувствовал он себя совершенно больным. Данлоп подумал, что если бы он сошел, чтобы просто пропустить стаканчик, тогда, может быть, нашлось бы какое-нибудь удобоваримое объяснение его поведению, но ведь он сошел совсем не поэтому — стаканчик он прекрасно мог и в поезде пропустить. Нет, дело было в другом, и это его озадачивало. Тут он взглянул на другую сторону улицы и сквозь уличное движение увидел здание, на котором большими квадратными буквами было выведено «Поттерз Филд Газетт», и понял, куда направлялся.
Данлоп пробирался сквозь пикапчики, грузовички, ржавые «форды» и всякую прочую нечисть к сияющему стеклянному фронтону и к ступеням с имитацией «под мрамор».
И думал о человеке, которого увидит внутри, если он до сих пор там работает, — мужчине, вес которого кажется неимоверным, пока он не начнет двигаться. Ему под пятьдесят, и там он на своем месте, он на своем посту уже долгие годы и распоряжается своей властью с умом, которому бы позавидовали многие сенаторы и конгрессмены, потому что этот мужчина мог оказаться очень, очень опасным, — если он все еще там.
Звали его Парсонз.
— Мы встречались в декабре. Семьдесят первого.
— Да, что тогда произошло, помню. Но вас — нет.
— Я делал репортаж о том событии.
— Да? И все-таки не понимаю.
— Я приехал, чтобы написать продолжение.
И Данлоп подумал, что, вполне возможно, это на самом деле истинная причина, по которой он приехал сюда.
— Но кому это сейчас будет интересно?
— Тела, болезнь… Что произошло с остальными?
Парсонз откинулся в кресле и прищурился на Данлопа из-за необъятных щек.
— Теперь дошло. Ничего, если я буду откровенен?
— На это я и надеюсь.
«На что ты там еще надеешься?»
— Вы хотите снова начать все сначала. Вытащить на свет всю хреновину.
— Хреновину?
— Ни для кого не секрет, что люди во всем винят нас. Но, черт побери, не наша вина, что лунатики решили покорить горы. Если кто-то погиб, это не наша проблема. Но люди-то, обыкновенные люди, что думают? Те, которые там, в городе? Отверженные? Они осели тут и продолжают мутить воду.
— Но я не для этого приехал.
— Для чего же тогда?
Данлопу самому бы хотелось узнать, для чего.
— Итак, это произошло. Кто может сказать, кого следует за все винить? Вы правы. Они должны были знать, что не смогут выжить в горах.
Все эти замерзшие тела, раскиданные по заснеженным лесам и склонам, когда люди двинулись в долину, чтобы позвать на помощь, их руки и ноги отъедены волками и койотами, бараки, как из фильма ужасов о концентрационном лагере: детишки воют, голодные, а взрослые с гниющими, отмороженными подошвами зажимают носы и уши. Данлопа передернуло.
— Что же вам тогда нужно?
— Вот это и нужно. Есть современная ферма Брука, понятно? Есть богач, Куиллер. У него некие идеалы. Ему кажется, что он типа трансценденталиста. Отвергает земные ценности. Он привел сюда свой караван, основал здесь свой лагерь и объявил, что собирается жить здесь в согласии с природой.
— Проклятые уроды с высшим образованием.
— Не все.
— Не имеет значения. Черт, они считают себя такими, понимаешь, умниками. А не знали того, что каждый здешний шестилеток понимает на подсознательном уровне. Хочешь покорить природу? А она тебя убьет.
— Вот об этом и будет мой репортаж, — осенило Данлопа. — Потому что продолжения никто не писал. О том, как они ‘получили урок. И что же случилось с ними дальше. А кстати — что?
— Здесь больше ни одного не осталось.
— Что?
— Они дотянули до весны. Один мальчишка с фермы решил к ним присоединиться. Когда об этом узнал его отец, он побежал в горы, чтобы привести сына обратно домой. Увидев, что там происходит, он слегка чокнулся, взял ружье и пристрелил парня. Нет, больше там никого нет.
Данлоп, не мигая, смотрел на него.
Двое мальчишек мчались по пустырю. Они весь день проторчали в школе, но знали, что сегодня пятница, а завтра будут мультики, а через две недели начнутся летние каникулы. Они смеялись, радостные еще и потому, что дома им дадут по куску пирога, а потом они смогут поиграть в бейсбол. Мяч и перчатки они притащили из школы, и теперь один бежал впереди, а другой за ним, и они перекидывали мяч друг другу.
Тот мальчишка, что был впереди, в очередной раз бросил мяч назад и пробежал еще несколько футов, прежде чем поймать его снова.
— Повыше сейчас, — закричал он и, повернувшись, вытаращил глаза.
Тупо сморгнул и уставился на тело в вымоине.
На кровь, на то, что осталось от лица. А потом заорал от ужаса…
Оно спало.
Ко времени восхода солнца оно добрело до этой окраины города, но, увидев солнце и ослепленное его сиянием, закорчилось и заметалось в поисках хоть какого-нибудь убежища, защиты. Оно находилось возле дороги, машина проехала мимо, и оно поднесло руки к глазам, отступило в высокую траву и стало отползать к канаве. Потом увидело туннель, проходящий под дорогой. Оно поползло ко входу, подвывая, ноющим голосом, задыхаясь.